‘Мой муж и сын были ранены во время авиаудара россиян’

— Меня зовут Олийник Ирина Петровна, мне 49 лет. Я жительница села Бородянка в Киевской области. До войны была в декрете, моему ребенку два с половиной года.

— Каким для вас был первый день полномасштабного вторжения РФ?

— Я не сразу узнала. Телевизор не включала, потому что занималась ребенком, новости не смотрела. А потом мне мама сказала, что началась война. Но я не думала, что полномасштабная. Почему-то не было страха. На третий день войны, когда в Бородянке появились русские танки, тоже страха не было, хотя я их видела со своего балкона. Но тогда я еще не знала, что такое настоящий страх, страх за ребенка. Настоящий ужас начался первого марта.

— Что случилось первого марта?

— Накануне всю ночь шли русские танки. Нам некуда было деваться. Они ехали и стреляли, специально обстреливали дома, целились в окна. Я договорилась с подругой, которая живет на другом конце Бородянки, чтобы она нас приютила. Но выйти из дома под обстрелами мы не отважились. Испугались. Подумала, вдруг с утра будет меньше обстрелов, и тогда мы пойдем. Но не вышло. Нас разбомбили. Днем, первого марта, когда я гуляла с сыном, летали вертолеты и самолеты. Многие дома рядом с нами уже были разбомблены. Наш знакомый предложил пожить у него, но мы отказались.

Вечером поднялись в квартиру, поели, Егора спать уложили. В 18:00 мы спустились в подвал. Сидели, ждали, пока танки пройдут, потом слышим — тишина. Ни самолетов, ни танков. Моя мама пошла приготовить поесть. Минут через двадцать-тридцать прозвучал мощный взрыв, потом — снова взрыв, а потом еще один. Мой сын и муж получили тяжелые ранения. Прибежал какой-то мужчина из Терроборны и провел нас в больницу. Помню, что в 22:00 нас осматривал врач.

— Какие ранения получили ваш муж и ребенок?

— У сына — черепно-мозговая травма, я нашла его без сознания, по дороге в больницу он постоянно терял сознание … Следующие три месяца, пока мы были в эвакуации, его постоянно тошнило. Один вид еды вызывал у него отвращение. А когда мы вернулись в Бородянку, у Егора появился аппетит. У мужа было сломано четыре ребра и пробиты легкие.

— Как ваш муж и сын получили ранения?

— Мы как раз вышли из подвала и были в подъезде, когда раздался взрыв. Кто был в подвале — не пострадал. Мы выходили из подъезда, потому что я думала, что уже не будет ударов. Если бы мы успели выйти за дверь, нас бы уже не было в живых. Еще два, три шага и все … Говорят, в соседнем доме десять человек погибло. Когда я вышла, увидела, что половины соседнего дома нет. О том, что там были жертвы, я узнала позже.

— Как вы добрались до больницы после того, как ваш муж и сын получили ранения?

— Мы шли пешком, через дворы. Нам в больнице оказали медицинскую помощь, мы переночевали там в подвале. Второго марта началась эвакуация, мы почти последними эвакуировались.

— Как именно вы эвакуировались?

— Утром мы вышли из подвала больницы, на улице стояли автобусы. У нас даже вещей с собой никаких не было: в чем выскочили, в том и поехали. Водитель микроавтобуса сказал быстро садиться, потому что вечером эвакуации уже не будет. Сначала нас привезли в село Загальцы в Бородянском районе. Там нас накормили, одели, потому что одежду сына разорвало в клочья. Потом нас отвезли в село Писковка, это Бучанский район. Там мы были два дня, ночевали в школе. Потом мы поехали в Городницу, в Житомирскую область.

— Как сейчас себя чувствуют муж и ребенок?

— Муж чувствует боль в грудной клетке, когда глубоко вдыхает. А ребенка я водила к неврологу. Показывала специалистам. Сказали, что пока надо наблюдать, дескать, если будет тошнота, надо обращаться к врачам.

— Еще до 24 февраля вы думали, что может начаться война?

— Нет! Если бы я предвидела, уехала бы сразу 24-го. Были люди, которые предвидели, что начнется война. Они эвакуировались в первый день. У меня, к сожалению, такого предчувствия не было.

— Почему вы не эвакуировались в начале вторжения РФ?

— Боялись. В интернете я читала, что русские расстреливали машины. Мы не знали, куда ехать, где они, самолеты кругом летали. Нам было страшно. Я из подъезда не выходила, боялась даже вглубь Бородянки идти.

— Вам известно про преступления русских военных, которые совершались против гражданского населения?

— Когда мы жили в Городнице, я слышала, что в Бородянке совершались страшные преступления … Русские насиловали девушек, вешали их и расстреливали. А когда я сюда вернулась, уже никто о таком не рассказывал.

— Что случилось с вашим имуществом?

— Вся мебель уничтожена. Все разбито. Только стиральная машина в ванной уцелела, но мы не знаем, работает ли она. Все надо покупать с нуля. Мы раньше с мужем ездили в Польшу, зарабатывали, столько денег в квартиру вложили, все зря …

— Где вы сейчас живете?

— Сейчас в Бородянке, в модульном доме. Там есть горячая вода, на кухни какие-то условия, восемь конфорок на 22 комнаты. Комната маленькая, шесть метров, двухъярусные кровати. С ребенком мне очень тесно. Очень тяжело, нет ощущения дома. Когда я проезжаю мимо нашего дома, хочется плакать. Я хочу домой!

— Сейчас вам помогает государство?

— Что касается жилья, нам сказали становиться в очередь и ждать. Возможно, будут давать какие-то квартиры в новостройках на Киевщине. Но я хочу жить здесь, в Бородянке или, по крайней мере, на таком же расстоянии от Киева. Когда закончится война, я хочу уехать из Украины. Хотя бы на время, чтобы заработать на жилье. Я не хочу, чтобы мой ребенок рос бездомным. Поздний ребенок и такая судьба …

— Изменилось ли ваше отношение к русским?

— Да! В негативную сторону. У меня родственники в России. Теперь мы с ними не общаемся. Они даже не интересуются, как мы здесь. Это близкие родственники, не дальние … Я даже фильмы их смотреть не хочу. И мультики, которые раньше включала сыну, сейчас не хочу включать.

— Что вы планируете делать дальше?

— Не знаю. Жду Победу!