Ирина Марченко. Я живу в селе Здвижевка Бучанского района. Уже почти полтора года прошло с того времени, когда здесь происходили страшные события: оккупация, убийства, грабежи, разрушения домов.
Что вы чувствуете после всего пережитого?
Страх. Страх, что это повторится. Изменилось отношение к некоторым обычным вещам. Например, к звукам. Когда едет что-то тяжелое, страшно становится. Обязательно смотришь — что. Когда где-то гремит — сразу ассоциация одна. Не могу больше слушать музыку в наушниках, мне постоянно нужен контроль, я должна слышать. И главное — это чувство, что ничего уже не исправить. Что все погибшие — погибли. Это невозможно пережить. Эти события идут постоянным фоном, ты знаешь, что они были. Очень трудно осознавать, что многих людей уже нет, что все продолжается, люди продолжают погибать.
Скажите, пожалуйста, кто вы по специальности и как вы жили на момент временной оккупации села?
По специальности я медицинский работник. Так случилось, что я отработала дежурство, вернулась домой, на следующее дежурство я уже не попала, потому что на улице появились кацапские танки. Я видела, как они заезжали. 10 дней они стояли вдоль улицы. Пулеметчики, танки. Затем они переместились в центр села. В Здвижевке был штаб, как я потом узнала. И так всю оккупацию. После того, как они ушли, я еще неделю не выходила со двора. Я не верила, что все это закончилось.
Говорили, что в Здвижевке было очень много убитых людей, очень много разрушенных домов. Были ли вы свидетелем этого ужаса?
Я только слышала: постоянные выстрелы, взрывы. Россияне стреляли, они стояли рядом в лесу. Стреляли возле нас, и я понимала — куда: в сторону Бучи и Гостомеля. А улица, на которой происходили убийства и разрушения, немного в другом месте, на въезде в деревню. Я на окраине живу, так что я только слышала. Когда оккупация закончилась, появились новости и батюшка наш показывал мне, как медицинскому работнику, фотографии привезенных неопознанных женщин. Я одна из первых увидела видео замученных во дворе парней. Это я видела.
Вы весь период оккупации находились, можно сказать, в эпицентре событий. Были ли вы свидетелем военных преступлений? Или, может, кто-нибудь среди ваших знакомых, друзей и родственников пострадал от нашествия россиян?
Если ограбление домов является военным преступлением, я была свидетелем, как [россияне] грабили заброшенные дома. Люди уехали, а они [россияне] подъезжали КамАЗами и вывозили все, что могли. Как убивали людей, я не видела. Только видела их количество, видела, как они на вертолетах летали, как тепловые ловушки разбрасывали. Как поджигали огороды людям. В результате сгорел дом у человека, который спустя три дня умер, не пережил эту боль. Вот это видела.
Вы работали в то время?
В то время я не работала, потому что я не могла уехать и даже покинуть пределы улицы. Сейчас я работаю, но не по специальности.
Как вы думаете, есть ли перспектива восстановления и строительства новых домов? Возможно ли восстановить разрушенные человеческие судьбы? И когда, по-вашему, это может произойти?
Знаете, уже год прошел. Как были в селе разрушенные дома, так они и стоят. Очень сложно как-то все у власти. Из того, что я вижу, очень много условий ставит власть для того, чтобы помочь человеку. Как было все разбито, так и стоит. В Буче иначе: улица Вокзальная — очень красивая. Да и все. Дороги разбиты. Дома никто не торопится восстанавливать. Восстановится ли ситуация по состоянию на 24.02? Иногда кажется, что да. Когда совсем грустно становится. Когда видишь много военных вдруг. Все это страшно. И еще мне кажется, что без помощи из-за границы, мы не справимся.
