‘Мама умерла, не выдержав этого ужаса’

Меня зовут Парфулюк Сергей Федорович, 1982-го года рождения. Живу в Мощуне, Бучанский район, улица Лесная, 86. До войны я жил вместе с женой и 8-летним сыном.

Каким для вас было 24 февраля 2022 года?

24 февраля мы проснулись где-то в шесть утра, жена как раз собиралась на работу в Киев, как вдруг услышали взрывы, [увидели] сияние, потом стали поступать сообщения, что началась война. А уже где-то в 9 или 10 утра полетела волна вертолетов к Гостомельскому аэропорту. Их было очень много, мы насчитали где-то двадцать российских вертолетов, разрисованных буквами “V”, они летели так низко, что было видно военных, которые сидели внутри. Потом начались сильные обстрелы.

Что происходило в последующие дни?

С 25 февраля у нас пропало электричество и связь, начались первые прилеты. С каждым днем становилось все хуже и хуже. Мы с семьей здесь были до 5 марта, сначала с женой, ребенком и мамой прятались в нашем погребе, потом — в погребе соседей. Потом, я не помню какого числа, люди организовались и предложили всем жителям, особенно женщинам и детям, поехать в санаторий “Пуща Лесная”, ведь там было надежное подвальное помещение. Я отвез туда свою жену с ребенком, а сам с мамой остался в Мощуне.

А уже через несколько дней в Мощун зашли россияне: началась стрельба, они заехали сюда на БМП, здесь все летало, свистело, село горело...

Вокруг были прилеты, я не знаю, то ли это мины были, то ли артиллерийские снаряды. У соседа прилетел снаряд в огород, не разорвался, у родственника также в дом залетел снаряд и не разорвался. Но когда у соседа прилетело в летнюю кухню и начало взрываться уже возле санатория “Пуща Лесная”, где были мои жена и сын, я решил их вывезти и эвакуироваться. Несколькими машинами мы выехали, тогда еще успели выехать.

Как вы эвакуировались?

Ну, проблем с эвакуацией не было, просто было очень страшно, потому что обстрелы были хаотичные и сложно было определить время, когда выезжать. Например, слышишь звук дрона и не знаешь, успеешь ли проскочить или не успеешь. Но 5 марта с самого утра я собрал маму, поехали в “Пущу Лесную”, там забрал жену и ребенка. С друзьями мы на нескольких машинах успели выехать, хотя уже все село обстреливали.

Как и когда пострадал ваш дом?

Нас уже не было в Мощуне, тогда уже почти все село выехало, никто не видел, что именно произошло. Но, судя по прилетам, россияне стреляли зажигательными снарядами, металл весь переплавился: горело даже то, что не могло гореть. О том, что наш дом разрушен, мы узнали, когда были в эвакуации: увидели в репортаже BBC. Дом сгорел дотла!

Еще до того, как вы эвакуировались, были ли в Мощуне боевые столкновения между россиянами и ВСУ?

Да, бои были здесь буквально в 100 метрах от нашего дома по нашей улице. Были наши тероборновцы и бойцы ВСУ. Стрельба была бешеная, лес весь скосило пулями. Россияне прорвались через реку Ирпень, перестрелка была сильная. Это то, что мы непосредственно застали. А потом говорили, что русские заходили аж в центр села, что они здесь и на танках катались, и на чем хочешь. Вот у соседки в двухэтажном доме они устроили штаб, наблюдательный пункт. Квартировались некоторое время. Но россиянам здесь просто не дали окончательно закрепиться, Мощун переходил из рук в руки.

Как вы эмоционально выдержали происходящее?

Эмоционально очень сложно, больше всего я волновался за своих родных, за своего восьмилетнего ребенка, но, слава богу, он еще не полностью осознавал все, что происходило.

А вот мама не выдержала всего этого. Я хоть и успел ее эвакуировать, она была тяжело больна — все это ее добило.

Мы успели выехать в Тернополь, там она попала в реанимацию и через пару дней мамы не стало. Вообще, она не могла поверить в то, что произошло, ведь у нас родственники в России живут, она говорила, что такого не может быть... Ну, вот так.

Изменилось ли ваше отношение к россиянам?

Очень изменилось. Если раньше я думал, что мы какие-то братские народы, то сейчас я такого не могу ни сказать, ни подумать. Это просто в голове не укладывается, чтобы брат пошел на брата... От чего они пришли нас “освобождать”? От нашей жизни?

Еще до вашей эвакуации, контактировали ли вы с российскими военными?

Нет, на тот момент они только зашли, получили хорошенько от ВСУ и отошли. Тогда их здесь не было. Потом говорили, что их много было, вся эта дорога над лесом ими была устлана. Когда я вернулся, здесь как раз нашли мертвого российского солдата. И у нас за домом трех россиян положили, было много боекомплекта, патронов разорванных, аптечка, шевроны, а еще я нашел бронежилет с застрявшей в нем пулей. Говорят, это была их “элита”, какие-то десантники.

Известно ли вам о военных преступлениях, которые совершали россияне в Мощуне в отношении гражданских?

Одного парня, который скрывался в погребе, застрелили. Еще одного человека — он работал водителем маршрутки — прошило автоматной очередью, но он, слава богу, выжил. Знаю также, что от обстрела пострадала одна семья, девочку просто разорвало...

Могли ли вы подумать, что Россия начнет полномасштабное вторжение?

Вообще никто такого не представлял, я думаю. Возможно, кто-то и подозревал, но с позиций какой-то адекватной логики это все не укладывалось в голове. Я тоже до последнего не верил, думал, что просто будут пугать, будут показывать, какие сильные. Честно, это был шок, что они пошли и то, как быстро сюда дошли.

Почему вы не эвакуировались сразу, в первые дни вторжения?

Во-первых, тогда сложно было адекватно оценивать ситуацию: фактически на второй день у нас пропала связь, информации практически не было никакой. Мы руководствовались только тем, где сильнее идут обстрелы, где взрывается. Вообще мы думали, поскольку наше село расположено далеко, — оно непроездное. Поэтому россияне его обойдут. Но то, что здесь будет такой ужас, никто и представить не мог. Наоборот, знаю, что люди из Киева тогда сюда приезжали, ведь думали, что здесь безопаснее.

Насколько сильно пострадал Мощун?

Думаю, что здесь только каждый восьмой дом уцелел, а возможно и меньше, то есть 80-90% домов уничтожено. Даже если некоторые дома устояли, то они посечены обломками, были сильные пожары, горело здесь все.

Где вы были в эвакуации?

Мы переехали к знакомым в Тернополь: там в принципе было спокойно, но [мы] очень долго адаптировались к спокойной жизни... До сих пор реагируешь, если какая-то машина пронесется или что-то грохнет, эмоционально сложно, не отпускает...

Какие у вас были эмоции, когда вы узнали, что Мощун освободили?

Очень радостно было. Мы очень ждали этого, но нам долго не разрешали возвращаться в Мощун. Мы сюда рвались, хоть и знали, что здесь у нас больше ничего нет. Это наша земля. Очень хотелось домой.

Что вы планируете делать дальше?

Отстраиваться. Надо продолжать жить. Надо жить. И ради детей, и ради семьи...

Помогают ли вам государство и волонтеры?

В основном мы стараемся собственными силами справляться: чем-то знакомые помогают, чем-то волонтеры. Государство выплачивает деньги жене и ребенку (как ВПЛ), а больше помощи никакой.

Что именно у вас пострадало из имущества?

Из имущества все, что осталось, — это машина, на которой мы эвакуировались, но и ее посекло обломками. И деревянные качели во дворе. Больше ничего не осталось.

Перевод: Международное общество прав человека (Немецкая секция)